Берегись, Миронова, эта наивность разобьёт твоё дурное сердце.

Глава 23

По-зимнему тёмное утро, пока даже без намёка на рассвет, застало Андрея в постели гостевой комнаты с чашкой крепчайшего кофе в руке. Прошлой ночью он очень рассчитывал свалиться здесь и отключиться часов до семи утра. В итоге поднялся в четыре, минут сорок отмокал в душе, тупо пялясь в стену и размышляя, как решить рабочие вопросы и разрулить ситуацию с неосведомлённостью Катерины.

Сейчас любая попытка завести разговор о приезде Мироновой казалась ему упущенной возможностью. Любой момент выглядел неудачным. Рассказать сегодня, накануне праздника? Да Катя совсем слетит с катушек. А что изменилось бы, расскажи он ей вчера? Пожалуй, немногое…

Вчера у них был не лучший день, но это же не повод ставить крест на всём — в конце концов он чувствовал бы себя последней сволочью, если бы вот так, на расстоянии попытался сжечь все мосты из-за… а из-за чего, собственно?

Из-за того, что по прихоти судьбы он оказался заперт здесь с Мироновой? Бред. И бред вдвойне, если учитывать, что Миронова ничего к нему не испытывала. За все годы работы в компании она ни полусловом, ни полужестом не намекнула даже, что он ей хоть сколько-нибудь интересен. Уже не говоря о том, что она вообще-то в отношениях. О том, что в отношениях с каким-то конкретным утырком, сейчас речи не идёт. Не его это, в общем-то, дело.

Андрей выругался сквозь зубы, саданув кулаком по матовой плитке душевой кабины. О чём он вообще сейчас думает?

Ему нужно решить, когда и как поставить в известность Катерину, а не рассуждать о своих откровенно мазохистских наклонностях.

Губы сами собой скривились в угрюмой усмешке. М-да, знал бы Никита тогда в переговорной, как обстоят дела на самом деле, уж он бы позабавился. Знал бы, чего ему стоило с внешним безразличием наблюдать, как этот белобрысый свин-юрист к ней пристаёт. Особенно после того, как Никита рассказал ему об этой их офисной «охоте на Ледышку».

И это ещё одна тема для размышления — нужно как следует подумать над тем, какие меры он примет в отношении этих охотничков.

Вот об этом Андрей поразмышляет с большим удовольствием…

***

Когда рассвело и время уже позволяло, он отправился обговорить вопрос с бумагами. В коттедже было всё, что угодно, кроме офисной техники, поэтому максимум, на который он был способен, прислать партнёрам снимки документов, которые как минимум убедили бы их в том, что с договорами полный порядок.

В итоге ситуацию удалось разрешить. В конце концов, его партнёрам эта сделка была нужна ничуть не меньше, чем Волкову — да, сроки исполнения обязательств неминуемо сдвинутся, но это некритично. Он уже знал, чем сможет пожертвовать в рабочем графике, чтобы пережить эту перестановку без особого ущерба для компании.

Вот бы ещё с Мироновой переговоры прошли так же гладко, как с партнёрами.

Его телефонная беседа протекала в гостиной, и он почему-то был уверен, что его соседка по коттеджу продрыхнет до обеда — что немудрено после всех потрясений вчерашнего дня.

Но когда он положил трубку и обернулся, обнаружил её у стола на кухне, с исключительно хмурым видом заваривавшей кофе.

Он старательно отводил взгляд от надетой на неё синей футболки, горловина которой оказалась до того широка, что держалась на её левом плече буквально на честном слове.

Очень неподходящий размер. Ужасно неподходящий. Но вчера он лихорадочно рылся в своих вещах, все усилия направив на то, чтобы не давать волю воображению, которое, едва почуяв свободу, тут же начинало рисовать Андрею живые образы того, как смотрелись бы на ней его футболки.

Сейчас он мог лицезреть это воочию. И оказалось, что воображение сильно проигрывало реальности.

Пришлось спешно напоминать себе, что подобные мысли — верный шаг к катастрофе.

Поэтому он отложил телефон на журнальный столик и направился в кухню, по пути обругав себя за то, что не нашёл времени сбрить свою уже хорошо заметную щетину.

— Доброе утро, Евгения Станиславовна. Как спалось?

— Доброе утро, Андрей Владимирович. Спалось хорошо. Спасибо.

Везёт тебе, Миронова.

А вот ему спалось откровенно паршиво.

— Рад слышать.

Она кивнула, размешала в кружке сахар и поправила горловину этой чёртовой футболки, за что Андрей мысленно её поблагодарил. Пялиться на её голые плечи было бы очень неразумным решением с его стороны.

— Снег по-прежнему валит.

Он невольно перевёл взгляд на окно:

— Не так, как вчера, и рано утром прекращался. А потом опять пошёл.

— Я только сейчас заметила, что здесь ёлка стоит, — отозвалась она, не поднимая головы. — А вчера не видела.

Неожиданный поворот в разговоре. Дальний конец гостиной был спланирован так, что представлял собой нечто вроде обширного алькова с широченным матово-белым диваном, расстеленной на полу искусственной шкурой, а напротив дивана в углу действительно стояла ёлка. И немудрено, что она осталась незамеченной — украшения отсутствовали.

Андрей обернулся, взглянул на сиротливо голую, хоть и пушистую ель, кивнул.

— Да. Я так понял, гостям предлагается украсить её по своему вкусу. Так у них в рекламной брошюре указано.

— Тут и украшения есть?

— За комнатой с продуктами небольшая кладовая. Всё там.

— М, — качнула головой она, но видно же было, что весь этот разговор просто ширма. Думала она о чём-то другом.

Андрей не собирался теряться в догадках.

— Не поделитесь со мной своими печалями?

Его вопрос заставил её поднять на него взгляд. Из собранной в свободный узел русой гривы вывалилось несколько прядей, странным образом светившихся в молочно-белом свете утра. Глаза ясные, но почему-то сердитые. Интересно, что он успел натворить?

Кажется, он был виновен только в одном — слишком много о ней думал.

Господи, как же прекрасно, что люди не умеют читать чужие мысли…

Ведь не умеют же, верно?..

Она скосила взгляд куда-то в сторону, видимо размышляя, стоит ли делиться, но потом всё-таки решилась:

— Я не собиралась вас подслушивать…

— Испытываю стойкое дежавю, — усмехнулся Андрей.

Она его веселья не разделила:

— Я спускалась по лестнице, а вы тут… Я собиралась вернутся к себе, но вы как раз объясняли, почему бумаги не придут вовремя…

— Все обвинения с вас снимаются. Вы не подслушивали. Я и не собирался делать тайну из этой беседы. Не вижу никакой проблемы.

— А я вижу.

— Посвятите.

— Зачем вы меня выгораживали? Зачем сказали, что накладка со сроками — это ваша вина?

Зачем он её выгораживал? Зачем защищал? Зачем взял вину на себя? Прямо скажем, странная претензия. Впрочем, истинные причины такого рыцарского поведения были известны только ему. Миронова который год успешно пребывала в полном неведении.

— А почему вдруг это вас так обеспокоило? — он сунул руки в карманы джинсов и пожал плечами.

— А почему не должно? — вскинулась она. — Это так выглядит, будто вы мне одолжение делаете. Будто я с-сама за себя постоять не могу.

Андрей нахмурил брови. Как-то подозрительно остро она реагировала на всю эту ситуацию. Проблема-то и яйца выеденного не стоила.

— О, ещё как можете, — усмехнулся он, припоминая их ссору в кабинете на корпоративе. — И всё-таки чем вас всё это, Евгения Станиславовна, так заедает? Что, брезгуете от меня помощь получить?

Она так и полоснула по его лицу своим серым взглядом:

— Я вас о помощи разве просила?

И вот опять наружу выползал уже хорошо знакомый ощетинившийся зверёныш. Да какой же козёл в ней этого зверёныша взрастил?

— А я не обязан вашего разрешения спрашивать.

— И почему вы всё решаете за меня? — она сердито стукнула ложкой по столешнице, но испугала этим скорее себя. Вздрогнула и отложила подальше несчастную ложку.

Андрей вынул руки из карманов, скрестил их на груди и процедил:

— Может, потому что я ваш начальник?