Она и не подумала отводить взгляд. Просто поразительно, как она краснела и терялась от любого проявления внимания в свой адрес и какой бесстрашной становилась, едва дело доходило до ситуаций, где, как казалось Мироновой, она должна была включать самозащиту.

— И поэтому считаете, что я в вашей зоне контроля даже сейчас?

Андрей медленно выпустил воздух через ноздри, пытаясь отговорить себя от продолжения бессмысленного спора.

Без толку.

— Не просто в зоне контроля, Миронова. Вы и в зоне моей ответственности тоже. Вы на моей территории. Припоминаете? Что до переговоров, я не планировал вдаваться в подробности и тратить своё и чужое время на объяснения, мол, у моей подчинённой второй корпоратив подряд проблемы с руками.

Он не успел прикусить язык, просто не успел. И теперь приходилось считаться с последствиями сказанного.

Вся краска в одно мгновение схлынула с её лица. Наверное, будь на ней сегодня её пушистый свитер, ворсинки на нём и те встали бы дыбом, как у рассерженной кошки.

— Скажите честно, — дрожащим от плохо сдерживаемой ярости голосом отозвалась она, — вы нарочно оставили меня в фирме, чтобы припоминать мне этот проклятый копроратив всякий раз, когда вам кажется, что я достойна порицания? Всякий раз, когда я позволяю себе вам перечить? Когда я с вами не согласна?

— Скорее чтобы вы помнили, что ваша позиция не единственно верная. И что вы тоже небезгрешны.

— Думаете, я сама этого не знаю?

— Думаю, вы периодически позволяете себе судить остальных и их поступки исключительно с собственной колокольни. А оттуда не всё и не всегда видно.

— Мы очень по-разному видим всю эту ситуацию, Андрей Владимирович.

— Не исключено. Но это совершенно не значит, что ваш взгляд на вещи стопроцентно соответствует действительности!

Он и не заметил, как этот жаркий диалог заставил их встретиться на полпути, в проходе между кухней и гостиной. Они как два дуэлянта, выбравшие для поединка шпаги, неминуемо сошлись на середине, попросту не в силах устоять на месте — их споры и ссоры на обоих действовали одинаково.

— Считаете, я самодурствую?

— Считаю, вы по какой-то только вам известной причине никому не позволяете вам помогать.

На её лицо вернулась краска. Неужели попал туда, куда метил?

— Неправда.

— Да неужели? Почему в течение этого года вы не подали жалобу?

— Жалобу? — на её вновь порозовевшем лице читалось искреннее удивление. — Жалобу на что?

— На непрофессиональное поведение ваших коллег. Вам их по фамилиям перечислить?

Сейчас воспоминание о рассказах Никиты в переговорной жгло его калёным железом, раздувая и без того бушевавшую внутри злость.

— Почему вы никому ни словом не обмолвились о том, что вас преследуют?

Она так и вспыхнула, скопировала его жест, скрестив руки на груди. Чёртова футболка таки сползла с её плеча, обнажив бретельку чёрного бюстгальтера.

— А вам до этого какое дело?

— Какое дело? — прорычал он, склонившись к её лицу. — Это вообще-то происходит под моей крышей. В моей компании!

Чего он ожидал? Что она отступит? Испугается? Да чёрта с два! Миронова только выше вздёрнула свой острый подбородок, чтобы не терять зрительный контакт, и проговорила очень раздельно, словно общалась со скудоумным:

— Они. Ничего такого. Себе. Не позволяли.

В памяти у Андрея снова всплыла сцена в коридоре, где к ней приставал белобрысый толстяк.

— Ах вот оно что. Так, может, вы не жаловались, потому что вам это льстило? Или нравилось? Может, и у вас на этих кавалеров были планы?

Он ведь уже упоминал, как любила удивлять его Миронова? Так вот, она не стала тратить время на возмущение, оправдания и даже на ответные выпады.

В серых глазах мелькнул обжигающий лёд. Она замахнулась — и тишину гостиной взрезал хлёсткий звук от души залепленной пощёчины.

Она тут же затрясла рукой, но на этот раз пугаться своего поступка даже не подумала.

Вот они и докатились до этой важной точки — он таки вывел её из себя по-настоящему. И что забавно, сделал это совершено ненамеренно. Просто в который раз не уследил за языком.

Тревожный звоночек. Он определённо начинал терять контроль над своими порывами.

Андрей втянул в себя воздух, но отказал ей в удовольствии наблюдать за тем, как он потирает пострадавшую щёку. Просто стоял, продолжая сверлить её взглядом.

Как легко им, оказывается, удаётся высекать друг из друга искры.

Можно только гадать, каково это — испытать на себе её страстную натуру в других, более располагающих обстоятельствах…

И, очевидно, он уже настолько хреново скрывал от неё своё грехопадение, что злость на лице Мироновой сменилась озадаченностью.

Она вдруг осознала, что лица их находятся непросительно близко друг к другу, отступила, снова тряхнула рукой. Пожалуй, себе она этой пощёчиной причинила куда больше вреда, чем ему.

— Не ждите извинений, — огрызнулась она, но уже без прежнего жара. — За это я у вас прощения просить не буду.

Глава 24

Я влетела в свою спальню в полуневменяемом состоянии, только чудом не шлёпнувшись со ступеней по пути.

Сердце трепыхалось в горле, и мне пришлось несколько раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы хоть немного прийти в себя.

Мамочки, мамочки, мамочки… что это было? Как до такого вообще докатилось?!

Я принялась наматывать круги по комнате, не переставая трясти рукой, — ладонь до сих по жгло. Происходившее напоминало какую-то пошлую трагикомедию. Ссора вспыхнула буквально на пустом месте.

Но на пустом ли?..

Ну вот как я могла втолковать ему, что всё это… всё это неправильно! Что он должен немедленно прекратить обо мне… заботиться! Так быть не должно, не должно — и точка! Потому что заставляет думать и воображать себе всякое. Но я бы скорее язык себе откусила, чем призналась ему в подобном.

И всё же Волков каким-то невероятным образом это чуял. Знал ведь, что говорил, когда упомянул о том, что я никого к себе не подпускаю. Да, не подпускаю. Потому что на то есть веские причины! Но обсуждать настолько личные вопросы с начальством никогда в жизни не пришло бы мне в голову. Да и где вообще это видано, чтобы люди заводили разговоры по душам, после того как едва не подрались?

Я уж точно не собиралась вываливать на своего начальника такую объяснительную. Это попросту унизительно — плакаться в надежде на чужую жалость.

Вот только знал бы Волков, как он прав… Эта его попытка огородить меня от неприятностей, к сожалению, работала как триггер. Напоминала о том, как всё начиналось с Сергеем.

Я сглотнула подкатывавшие к горлу слёзы и сбавила шаг, приложила горящую ладонь к бедру.

Нет, я ни в коем случае не собиралась проводить прямых параллелей, но Сергей тоже поначалу делал всё возможное, чтобы я ему доверилась. Хватался решать мои проблемы, всеми правдами и неправдами доказывая свою незаменимость и необходимость в моей жизни до тех пор, пока я не начала поневоле ощущать себя от него зависимой.

А потом я от этой «зависимости» добрых полгода отходила.

Не нужно мне это. Вот что угодно, но повторения чего-то даже отдалённо похожего мне точно не нужно.

Просто именно отсюда вся паника, отсюда — и всё остальное. Уж лучше привыкнуть со всем справляться в одиночку, чем потом снова собирать себя по осколочкам. Собрать-то, может, и соберёшь, но цельной больше никогда не будешь — как разбитая, но склеенная чашка. Каждый шов, каждый шрам — напоминание о том, как с тобой поступили. Напоминание о том, что нельзя быть излишне наивной и доверчивой.

Я, наконец, остановилась, вздохнула и присела на кровать, упёршись ладонями в колени.

Но вот пощёчину он заслужил.

Потому что просто даже подумать такое… Подумать, что я стала бы крутить романы со всеми подряд…

Я-то всего лишь пыталась до него донести, то ничего такого не произошло. От этих дурацкий ухаживаний никто не пострадал. Все мои ухажёры слишком трусили, чтобы предпринимать какие-то серьёзные шаги. К чему лишние скандалы разводить?